При условии, что я не буду слабаком и сохраню тайну. Я должен пообещать, и я обещаю. Киваю головой сгусткам черной материи, хотя и не совсем понятно, о какой тайне идет речь. Наверное, все дело в том, что для меня и моей пернатой подружки сделано исключение. Обычно черная дыра так не поступает, не отпускает пленников. Но сейчас готова отступить от правил, ты не будешь слабаком?
Все здесь устроено не так, как в мире, к которому я привык. Хотя и нет ничего, что было бы мне незнакомо. Самой первой я вижу вывеску «САРТАРОШХОНА» - она проплывает мимо меня. Или, скорее, это мы с птичкой проплываем мимо нее; скользим вдоль искривленной и бесконечной улицы где-то внутри махалли. А потом махаллю волшебным образом сменяет арык. По обе стороны от него - Ак-Сарай и городская водонапорная башня, а может, - Нил Армстронг и Оцеола. Определить точнее, кто именно высится впереди, - невозможно. Слишком уж здесь темно или, наоборот, - так светло, что свет слепит глаза. Я жмурюсь, а птичке все равно, глаза у нее закрыты.
У Осы - тоже.
Оса - вот он! Стремительно несется по течению, то скрываясь в арыке полностью, то выпрыгивая на поверхность, как дельфин из передачи «В мире животных». Оса несется - и все равно стоит на месте. Кажется, я что-то кричу ему, но он не слышит меня. Хотя и улыбается при этом - странной улыбкой. В чем ее странность - не поймешь, не присмотревшись хорошенько. А я уж точно не любитель пялиться на Осу… Вот что. Улыбка существует отдельно от Осы, от его лица. Как будто решила найти себе место получше: вскарабкалась на подбородок и слетела вниз. И остановилась.
Оса улыбается мне во все горло. А я - во все горло - продолжаю кричать ему. И не слышу сам себя, - все здесь устроено не так.
Потому что Осы больше нет, его место в арыке занял кто-то еще, но кто именно - не разглядеть. А все потому, что этот «кто-то» завален множеством сбившихся в стаю вещей. Не дельфинов - маленьких рыбешек, хотя попадаются и большие. Я не могу понять, что это за вещи - фотоаппарат? конверт? хлебные лепешки, за которыми я почти каждый день хожу в магазин? Есть и другие - я точно видел их когда-то, но не могу вспомнить, как они называются.
Артефакты.
Артефакты связаны с Египтом (это в Африке) и Грецией, а еще - с охотой на диких зверей: сафари. Безжалостные люди убивают зверей, стреляют в них из ружей, прямо в сердце, а потом хладнокровно ждут, когда звери умрут в мучениях. Чтобы подойти к ним, сфотографироваться (вот я какой герой и молодец! ) и полоснуть охотничьим ножом по горлу. И из звериного, еще теплого горла выкатится несколько стеклянных шариков.
Но этого в программе «В мире животных» точно не покажут.
Моя птичка-красноголовка - это просто птичка, не лев, не жираф и не черная пантера; ей ничего не угрожает.
Стоит мне подумать об этом, успокоить себя, как она исчезает, а сам я оказываюсь в арыке. И только теперь понимаю, что меня окружает не вода - земля.
Мягкая и податливая.
Мне хотелось бы в ней остаться.
Но у черной дыры относительно меня совсем другие планы. Я уже успел забыть, какой она может быть коварной и безжалостной. Ржавые гвозди (их тысяча или даже целый миллион!) с новой силой терзают меня, - и это больно. Очень больно. И красноголовка пропала - так что защитить меня больше некому.
Ты не будешь слабаком?
Черная дыра только и ждет этих моих слов. И, пропустив через себя, выплевывает прямиком в арык - не тот, что был в моей голове еще секунду назад, - самый настоящий. Вода в арыке - мутная и пенистая, Осу в нем днем с огнем не сыщешь, зато полно всякого мусора: щепочки, ветки, тряпки, ненавистные мне арбузные корки. Рубашка становится грязной, вся она покрыта какими-то разводами - маме это не понравится, к тому же - моментально вскроется обман. Невозможно так запачкаться, читая книгу. Поэтому я принимаю самое верное решение: избавляюсь от рубашки прямо в арыке и остаюсь в одних шортах. Черная дыра - как будто только этого и ждала - снова начинает терзать меня. Чтобы снова выплюнуть спустя какое-то время - в комнату, где на полу, на ковре, разложены фотографии галактик и туманностей. Комната хорошо знакома мне: вот стол, за которым я обычно готовлю уроки, если нет каникул. Вот телевизор «Электрон», он стоит в углу. Вот диван, книжный шкаф и три книжные полки лесенкой. Большая голубая тарелка на стене - мы с мамой привезли ее из Самарканда. Вот картина с черно-белыми людьми и черно-белыми крышами - «Зимний вечер». В общем, это не совсем картина - эстамп, так это называется. «Зимний вечер» очень нравится маме, которая, по ее собственному выражению, «генетически скучает по снегу». Ковер на полу мама называет «бухарским», узкую и высокую ширму в углу - «тридцать три несчастья», вечно она падает. Ширма и с места не сдвинулась, но все здесь устроено не так…
Виктория Евгеньевна Платова
Что скрывают красные маки
Что скрывают красные макиВиктория Евгеньевна Платова
Завораживающие детективы Виктории Платовой
Виктория Платова – писатель с уникальным взглядом на жанр детективного романа. Избегающая штампов и клише, индивидуальная, не похожая ни на кого, она по праву считается одним из лучших мастеров современного российского детектива. Ее книги издаются в Европе, по ним снимаются фильмы, их номинируют на ведущие литературные премии, такие как «Русский Букер».
Что скрывают красные маки?..
Предательство…
Убийство…
В разных районах Санкт-Петербурга находят тела молодых женщин с перерезанным горлом. Капитан полиции Бахметьев, следователь Ковешников и психолог Анна Мустаева пытаются вычислить преступника и разгадать его игру. То, что он играет в жестокую и опасную игру, становится очевидным, когда находят третью жертву – актрису Анастасию Равенскую. Нарочито театрально обставлены все убийства: горло жертвы перерезано опасной бритвой и слегка присыпано землей, рот забит стеклянными шариками. И, наконец, «Красное и зеленое». Сочетание цветов, давшее неофициальное название этому делу. Запястья жертв как личной меткой убийцы перетянуты обрезком ткани, на котором все же можно разглядеть маки. Красные маки на зеленом поле…
Виктория Платова
Что скрывают красные маки
INTRO. SLEEPING LOTUS. 2:32
– Заткните уже этого дятла малолетнего. Кто-нибудь заткнет или нет? Надоело слушать его скулеж.
– Какого черта, Акела? Он же молчит. Давно молчит. И будет молчать. Никому ни о чем не расскажет. Никогда. Я обещаю.
– Решил за него вписаться? С чего бы?
– Он ни при чем, Акела. Он вообще не должен был…
– Вот именно. Не должен. Твой косяк, Шух. Ты сегодня знатно накосячил, брателло.
– Какой же ты гад… Сволочь.
– Интересное кино. Ты убил, а я – сволочь?
– Это… это был несчастный случай.
– Угу. Скажи еще, что это она вызвала тебя сюда гребаной запиской.
– Несчастный случай, слышишь?
– Ментам будешь объяснять, чувак. Не мне.
– Гад! Гаа-ад!..
– Тебе лучше не злить меня, брателло. Я пока еще на твоей стороне. Пока.
– Хорошо. Просто скажи, что делать.
– Для начала заберешь свои слова назад. «Сволочь», и все такое…
– Да. Конечно. Прости.
– Что ты там бормочешь себе под нос? Не слышу.
– Прости меня.
– Считай, что простил. Мы же друзья? Друзья, да?
– Да. Я не хочу ментов. Хочу, чтобы всего этого не было.
– Хех. Это уже есть, брателло. И ничего тут не поделаешь. Не исправишь, вот оно что.
– Не называй меня так. Брателло… Дурацкое слово.
– Не нравится, да?
– А мне – так в самый раз. Ты накосячил, брателло. Ты – убийца.
– Это был несчастный случай. Несчастный случай. Несчастный случай.
– Стукнись башкой о камень, полегчает.
– Ты ведь подтвердишь это, да?
– Конечно. Так и скажу. Брателло Шух не так чтобы очень виноват. Ну, зазвал девчонку в лес. Просто проверить, на что она пойдет ради него. Шух ведь у нас знаменитость, а ради знаменитости – чего не сделаешь? Она ведь могла и не пойти, так?
– Да! Свободно могла не пойти.
– За руки ее не хватали.
– И в мыслях не было.
– Сучка, да?
Чего уж хорошего, да.
Но если бы пропал Оса - я бы точно не расстроился.
Лучше остаться на Земле, правда?
Чтобы снимать ее одежка за одежкой?
Фабрис легонько дергает меня за ворот рубашки и смеется. Звезды - это, конечно, замечательно, но уж слишком далеко. Их не рассмотришь в подробностях. Не приблизишь, как бы сильно этого ни хотел. Археология - совсем другое дело: здесь до всего можно дотянуться, все потрогать руками. Примерно так: его рука касается моей руки. Если пальцы Осы жесткие, как наждак, то пальцы Фабриса… Не мягкие, нет. Они похожи на воду в арыке: вода вспенивается и обтекает тебя, образуя крохотные водовороты. Точно такие же водовороты живут под кожей Фабриса. Они немного пугают меня: неизвестно, что вынесет на поверхность с глубины - вдруг склизкую арбузную корку? Они пугают, да.
Все можно потрогать руками, заявляет Фабрис. Но лучше сдувать и смахивать вековую пыль с камня специальной кисточкой. И все нужно делать осторожно, чтобы не повредить целостность культурного слоя. Лэ прудэнс. Э-э-э… Осторожность. Осторожность - главное в профессии археолога. Ну а потом, когда артефакты собраны… Знаю ли я, что такое артефакт? Нет? Материальный объект, когда-то созданный человеком и найденный в результате раскопок, не слишком ли это сложно для меня?
Совсем не сложно. Фабрис здесь из-за Тамерлана?
Именно, подтверждает он. Когда Фабрис был мальчиком - таким, как я, - то увлекся историей. Сначала европейской, а потом азиатской. История - это всегда движение, перемещение, завоевание; дело, которое мужчины делают сообща, будь то войны или открытие новых земель. Есть множество дел, которые мужчины делают сообща и о которых женщинам знать не обязательно. Ты согласен?
Да, - отвечаю я. - Я могу позвонить маме?
Фабрису не очень нравится эта идея, он грустнеет. Стеклянные шарики больше не перекатываются в горле. А я уже привык к ним. Как и к его улыбке. Фабрис - очень интересный человек. Может быть, самый интересный из всех, кого я знаю. За исключением людей, которые работают в обсерватории. Но они никогда толком не разговаривали со мной. А Фабрис - разговаривает. Задает вопросы не просто так, а чтобы услышать ответ. И мой ответ так важен, как будто от этого зависит его жизнь.
Я могу позвонить? Оса сказал, что здесь есть телефон. Даже два.
Один есть точно. Ты хороший мальчик.
В голосе Фабриса не слышится прежнего энтузиазма. Что-то произошло за последние несколько минут, что-то неуловимо изменилось. Но что именно - я понять не в состоянии. Может быть, потом как-нибудь и удастся. А пока я снова оказываюсь в ковровой норе, которая ведет в нору поменьше, - именно там находится телефон. Он стоит на тумбе у полуоткрытого окна, за окном течет арык - тихое ворчание воды ни с чем спутать невозможно. А если к тому же внимательно вглядеться в щель верхнего ящика тумбы (что я и делаю), то можно увидеть… Не специальные кисточки Фабриса, нет, - сложенные полотенца, а еще ножницы, бритвы (не такие красивые, как та, из Сартарошхоны) и пару расчесок. Разговор с мамой длится не дольше обычного, и слышит она все то же, что слышит всегда: я дома, пообедал, читаю книжку. На этот раз - «Зверобой» Фенимора Купера.
Фабрис предпочитает Жюля Верна.
Об этом он сообщает мне, когда разговор с мамой закончен.
Ты соврал.
Нет. - Я пожимаю плечами. - Я читаю «Зверобой». Осталось страниц тридцать или около того.
Ты соврал. Сказал, что ты сейчас дома.
Вы тоже соврали.
Я? - Стеклянные шарики вернулись снова, а один (самый большой) бьется и бьется в шею Фабриса, скачет то вверх, то вниз.
Сказали, что Оса - ваш друг. А это неправда.
Потому что настоящий друг обязательно был бы в курсе, чем занимается Фабрис. Я - совершенно посторонний мальчишка - и то узнал об этом спустя пять минут после знакомства. Всего пять, а ведь у Осы было гораздо больше времени. А дурацкие истории про крокодиловую жилетку и погружение в воды Ла-Манша? И другие, где Фабрис представал то наркобароном, то человеком, которому вживили акульи жабры (была и такая телега, которую Оса как-то раз подогнал по сильной обкурке)? С одной стороны - «он дофига путешествовал, сс-сука», с другой - немного презрительное прозвище «Маймун». Оно, конечно, не самое обидное, но все же… И Оса напирал на Шварценеггера, а оказалось, что Фабрису намного интереснее их шахрисабзский Тамерлан.
Я не знаю, каким образом объясниться с Фабрисом так, чтобы это не выглядело наездом на Осу. Я молчу.